Покушение на здравый смысл. Рассказы для молодых юристов - Олег Яненагорский

Славянским обычаем была и ратная ругань: поношение врага перед битвой ослабляло его силу и усиливало свою. Если мы обратимся к историческим источникам, то узнаем, что каждый престольный праздник на Руси отмечался массовыми драками, которые сейчас вежливо называют «кулачными боями». Но начинали схватку не богатыри, а шутники-матершинники, которые раззадоривали бойцов. Может быть, тогда и появилось выражение «поле брани»?

Церковь боролась с матом, потом ей на помощь пришло государство. В 1648 увидел свет царский указ, запрещавший произношение срамных слов. Увы! Народ продолжал ругаться. Неоднократно русские цари хотели извести сквернословие кнутом и батогами. При Алексее Михайловиче в толпах народа ходили переодетые стрельцы и хватали тех, кто бранился позорной бранью. При этом, пресекая сквернословие, стрельцы и сами часто матерились от всей души. Можно смело утверждать: особенности языка – особенность истории России.

Прошли века, но мат остался. Наши люди без него жить не могут. Матерятся артисты и писатели, дети и старушки, матерятся офицеры доблестной российской армии и скромные проститутки. А как матерятся воры и политики! Впрочем, политики матерятся хуже, не все прошли настоящую лагерную школу. Ну, да ничего, даст Бог, все там будут. Бывший мэр Москвы Юрий Лужков справедливо считает, что «мат – единственный язык, указания на котором понимаются без искажения».

Наш мат знают везде. Даже на пирамиде Хеопса какой-то восхищенный русский турист оставил надпись из трех известных букв. Конечно, есть тяжелые случаи, имеющие болезненную окраску. У психиатров даже существует термин – «копролалия» – означающий систематическое засорение речи душевнобольных нецензурными словами и циничными выражениями. На чаще все же мы материмся изредка и мимоходом. Ну, подумайте, сами, уважаемые судьи, что должен или может сказать человек, ударивший молотком не по гвоздю, а по пальцу? Поверьте, он никогда не скажет в этот момент, что восхищен великим произведением известного российского кинорежиссера с красивым, но труднопроизносимым названием. Все это слышат окружающие, слышат и незаметно для себя впитывают и переносят дальше.

Но есть еще и специальное обучение мату и сквернословию. И жертвой такого обучения стал мой подзащитный. Его трудный жизненный путь отражен в материалах дела. Надо прямо сказать, что его рано вырвали из родительского гнезда и продали. Продали за жалкие гроши и начали учить сквернословию! Сначала он попал в публичный дом, потом – к матросам, потом… Господа! Природная стеснительность мешает мне воспроизвести названия всех мест, куда злая судьба заносила моего подзащитного.

Уважаемый суд! Я закончил свою защитительную речь и сформулирую выводы: мой подзащитный не знает иного языка, кроме языка брани, и не может по-иному выражаться. Для подтверждения этого прошу суд предоставить ему последнее слово. И, чтобы пробудить в моем подзащитном тягу к самовыражению в последнем слове, я скажу слово, которое он слышал на протяжении всей своей жизни: «Матерись!»…

…Услышав знакомое слово, большой попугай, сидевший в клетке, встрепенулся, захлопал крыльями и громко закричал: ………………………………………………………………………………

Выслушав все стороны, суд пришел к выводу: подсудимый не виновен, но заслуживает снисхождения.

Справка

Следователь, который вел это дело, ушел в отпуск и не вернулся. То ли сгинул где-то в подвале, то ли получил такое назначение, о котором лучше не спрашивать. В любом случае – чем меньше знаешь, тем дольше сам протянешь.

Два дня назад начальник отдела передал дело мне со строгим указанием – быстро решить вопрос. Вчера я был занят обысками и арестами по другим делам, но сегодня решил заняться этим делом. Быстренько пролистав несколько страниц, я сделал для себя вывод: типичный пример контрреволюционного преступления, предусмотренного статьей 58-й УК РСФСР. Тем не менее, серьезно относясь к поручению, я достал кодекс и перечитал текст: «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений, а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания…». По части второй этой статьи за те же действия, совершенные при массовых волнениях, или с использованием религиозных или национальных предрассудков масс, или в военной обстановке, или в местностях, объявленных на военном положении можно применить высшую меру социальной защиты – расстрел или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества…

Конец ознакомительного фрагмента.